Тема освобождения политзаключенных стала актуальной как благодаря активному преследованию политических активистов со стороны государства, так и разумному желанию оппозиции формировать новую протестную повестку на смену потерявшей остроту теме честных выборов. Но раз за разом скандируя лозунг "Свободу политзаключенным!", каждый политик вкладывает в эти слова свой смысл и чаще всего подразумевает своих соратников. Кто такие политзаключенные, почему правозащитники не могут согласовать общий список политзэков и как политическая конъюнктура влияет на облик "жертвы режима", выяснял корреспондент Каспаров.Ru
Чтобы добиваться освобождения политических заключенных, нужно для начала назвать их. На, казалось бы, простой вопрос правозащитники дают разные ответы.
Общества "Мемориал" и "Союз солидарности с политзаключенными" ведут общий список политзаключенных с 2008 года. Сейчас в него входят 74 человека (за все время политзаключенными были признаны 193 человека). Среди них — "узники Болотной", осужденные участницы Pussy Riot, Михаил Ходорковский, Алексей Навальный, Сурен Газарян и нацболы.
Правозащитный центр "Русское общественное движение" предлагает считать политзэками 24 человека. Это, в основном, националисты, среди них — Никита Тихонов и Евгения Хасис. Список РОД и "Мемориала" совпадает лишь в восьми случаях. Левые активисты пока только поднимают вопрос о том, чтобы донести истории своих соратников до общественности.
К попыткам составить общий список подключились политики. Обсуждение перечня политзэков, конкретизирующего требования митингов, инициировал в своем "ЖЖ" Сергей Давидис. После митинга "За честные выборы" 4 февраля 2012 года была предпринята попытка составить консолидированный список политзаключенных.
В итоговый документ включили 39 фамилий. Ольга Романова и Геннадий Гудков передали его в администрацию президента. В создании списка участвовали правозащитники из разных организаций и оппозиция, но и вокруг него остались разногласия. Не удовлетворены им оказались, например, националисты. Они предложили собственный документ. Люди из него в общий список в итоге не вошли.
Необходимость в поименном перечислении политзэков с тех пор не пропала, а, наоборот, только усилилась. Сейчас роль арбитра в этом вопросе пытается взять на себя Координационный совет оппозиции.
Большинство присутствовавших на восьмом заседании КС сошлись на том, что практика составления "правых", "левых" или каких-то иных списков "по направлениям" порочна. Нужен консолидированный текст, но удастся ли договориться? Давидис сомневается, что попытка составить единый список в рамках КС может увенчаться успехом.
При этом правозащитники Лев Пономорев и Александр Верховский сходятся в том, что списки политзэков должны составлять не политики, а исключительно правозащитники, потому что иначе в списках могут возникнуть сильные идеологический перекосы.
По данным Давидиса, сейчас в правозащитном сообществе идет активная работа по согласованию единых критериев, по которым человека можно отнести к политзаключенным. Такие критерии — первый шаг к созданию принятого всеми списка. К осени, как надеется политик, процесс завершится.
Борьба понятий
Единого понимания слова "политзаключенный" сейчас не существует. Одним из критериев, по которому человека можно отнести к политзэкам, является нарушение закона со стороны государства при расследовании дела или в суде. Конечно, просто нарушения с обеих сторон не делают человека "политическим", иначе чуть ли не все сидящие в российских тюрьмах оказались бы таковыми. Чтобы отнести преследуемого к этой категории, нужен компонент, связанный с политикой. Здесь и возникает первая развилка.
Часть экспертов считает, что политическими заключенными можно считать только тех, кого преследуют исключительно по политическим причинам. Так строилась формулировка, от которой на данной момент отказалась Amnesty International. "Весомым политическим элементом" в деле признавались "мотивация действий заключенного, сами действия либо причины, побудившие власти отправить его за решетку". По такому критерию, в категорию политзэков попадают и преступники "с идеями", в том числе террористы.
Размытым термин стал из-за того, что реакция государства оценивается вместе с мотивами осужденного.
С этим связана своеобразная коллизия в одном из самых известных российских дел. По мнению Amnesty International, узниками совести в России на данный момент являются участницы группы Pussy Riot, а также Михаил Ходорковский и Платон Лебедев. Других фигурантов дела "ЮКОСа" правозащитники узниками не признали, поскольку их не преследовали за политические убеждения.
Председатель Совета "Мемориала" Олег Орлов в ходе круглого стола общества подчеркнул, что определять политзаключенного по его собственным мотивам нельзя: "Человек, совершающий преступления по политическим мотивам, наверное, должен сидеть в тюрьме".
Чтобы отсечь таких людей, многие эксперты предлагают рассматривать политический мотив самого гражданина только как дополнительный фактор. При таком подходе ключевой становится роль государства в деле.
Так на проблему смотрит, например, Совет Европы. По определению этой организации, если человек совершил преступление или подозревается в нем, он может быть признан политзаключенным в нескольких случаях. Если длительность заключения и его условия несоразмерны деянию, в котором он признан виновным или подозревается, если было применено избирательное правосудие (человек осужден за преступление на дискриминационной основе) или дело разбиралось с "явными нарушениями процессуальных гарантий" из-за политических мотивов властей.
На основе этого перечня инициативная группа "Общее действие" (Людмила Алексеева, Елена Боннэр, Валерий Борщев и др.) выработала собственную систему оценки, учитывающую "российские социально-политические реалии". Например, в ней
отдельно оговаривается, что нарушения норм российского или международного законодательства в отношении полтзэка может быть и внеюридическим (слежка, лишение работы, избиение).
Союз солидарности с политзаключенными и "Мемориал" совместно разработали критерии, которые позволяют отнести человека к политзаключенным. Отдельно оговорено, что политзэком не может быть признан человек, который осуществлял проповедь ненависти или вражды по расовым, религиозным и другим подобным признакам, или "осуществлял насильственные действия, направленные против жизни и здоровья граждан, при обстоятельствах, отличных от самообороны и крайней необходимости" из-за тех же оснований.
Определение строится на принципе "двух ключей". Один — политический мотив власти при преследовании политзэка, другой — имеющиеся в деле конкретные нарушения закона со стороны власти. В определении Союза впервые подробно расшифровывается, что же можно понимать под политическими мотивами власти. Расширенный перечень позволяет включить в список политзаключенных, например, "жертв кампаний", которые в прошлые определения не вписывались. Один из ярких примеров такого типа, по мнению экспертов ССП — дело Зары Муртазалиевой, которую Союз включил в свой список.
В 2004 году Муртазалиевой предъявили обвинение в том, что она собиралась взорвать эскалатор в торговом центре и вовлекла в террористическую деятельность двух русских девушек. Материалы наблюдения не подтверждали версию следствия, свидетельницы от показаний против Муртазалиевой отказались.
Единственным доказательством были две упаковки взрывчатки, которые обнаружились в сумке девушки после того, как у нее взяли отпечатки пальцев и отправили мыть руки. В ССП подчеркивают, что с взрывчатки отпечатки пальцев не сняли, а само доказательство было уничтожено. Девушка пробыла в тюрьме 8,5 лет. Эксперты связывают тогдашнюю политическую обстановку и кампанию по фабрикации дел с "чеченским следом".
"Неправильные" политзэки
"Если употребить оборот "плохой политзаключенный", то он режет наше ухо... Поэтому большинство попыток дать определение этому термину основывается на желании отсечь плохих и оставить хороших", — обрисовывает проблему один из сотрудников правозащитного цента "Мемориал" Александр Даниэль.
Но не все согласны, что кого-то надо исключить по идеологическим причинам. Наиболее радикальную позицию последовательно представляет Борис Стомахин, бывший политзаключенный, вновь находящийся под арестом.
"Люди же, которые сами выступали против государства, действовали ли они словом или оружием, неважно… Я думаю, что их не нужно сбрасывать со счетов. Будь это упоминавшиеся здесь народовольцы, или Ирландская республиканская армия, или нынешние моджахеды-чеченцы, которые вот сидят сейчас. Их сроки по 15–20 лет. У многих пожизненные сроки... Я думаю, что они, безусловно, являются политзаключенными, и их надо таковыми признать", — высказал свою позицию политзэк на круглом столе "Мемориала".
Стомахин был осужден за свою публицистику. Ему предъявили обвинение в разжигании вражды к русским и призывах к экстремистским действиям в 2006 году. "Мемориал" тогда отказался признавать его политзаключенным, движение "За права человека" признало. В 2012 году он снова был арестован.
Его случай представляет интерес, поскольку поднимает еще один вопрос российского правозащитного поля.
Если преследование человека явно гипертрофировано, но его взгляды категорически неприемлемы, нужно ли его защищать?
Сотрудница "Мемориала", эксперт движения "За права человека", бывшая заключенная Елена Санникова метко назвала Стомахина "мучеником злой идеи". Сама правозащитница вместе с многими коллегами старается помочь одному из самых ярких спорных политзэков, несмотря на его взгляды.
Правая правозащитница, исполнительный директор Русского общественного движения Наталья Холмогорова подчеркивает, что несовпадение взглядов разных экспертов на одного и того же заключенного может быть кардинальным. Например, РОД считает, что суд по делу Тихонова и Хасис проходил с массой нарушений и "на присяжных оказывалось давление". Организация включила осужденных по делу об убийстве Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой в свой список политзаключенных. Большинство правозащитников сочло приговор обоснованным, в их числе член правления "Мемориала" Олег Орлов, одобривший решение суда.
"Для многих наших левых и либеральных оппонентов Тихонов и Хасис — страшные люди, воплощение зла, и требовать их освобождения для них просто немыслимо. Есть и обратные примеры. Так, Ходорковский — несомненный, даже "эталонный" политзаключенный для либералов; но для многих и в левом, и в правом лагере он — одиозная фигура, живое воплощение тех ужасов и трагедий, которые происходили с нашей страной в девяностых", — подчеркивает правозащитница РОД.
Тем не менее Холмогорова полагает, что по спорным фигурам нужно искать компромисс. Он заключается в том, чтобы требовать "пересмотра дела объективным, независимым, гласным судом".
Согласен с этим и Давидис. Однако он подчеркивает, что, несмотря на поддержку этих требований, политзаключенными таких людей назвать нельзя.
Совесть потеряли
Сергей Давидис считает, что на протестных митингах происходит невольная подмена понятий. Когда звучит требование "Свободу политзаключенным", на самом деле имеется в виду "Свободу узникам совести!". Чехарда в терминах объясняется легко: слово "политзэк" по понятным причинам привычнее для русского уха. Но именно "узников совести" правозащитникам распознать легче всего.
Согласно классическому определению Amnesty International, узник совести — "это человек, физическая свобода которого ограничена тюремным заключением либо иным способом исключительно из-за его политических, религиозных или иных убеждений, а также этнического происхождения, пола, расы, языка, национального или социального происхождения, имущественного статуса, родственных отношений, сексуальной ориентации и других характеристик личности". Отдельно оговорено, что в эту категорию не входят лица, "прибегающие к насилию или пропагандирующие насилие и вражду".
Принципиально иначе этот термин определяют разве что в некоторых кругах радикальных националистов. На ряде сайтов такой направленности "узниками совести" называют как раз всех деятелей правого движения, совершивших преступления на почве ненависти. Справедливости ради стоит отметить, что и в этой среде не все в открытую поддерживают тактику преступников.
По крайней мере признанные правые правозащитники от такой позиции отстраняются. "В последние годы националисты много говорили, и, кажется, все худо-бедно усвоили, что легальную политическую деятельность НЕЛЬЗЯ сочетать с нелегальной. Что это смертельно опасно. И для самого горе-подпольщика, который "днем с плакатом, а вечером с кастетом", и для всех, кто его окружает", — пишет Холмогорова.
Большинство правозащитников считают, что именно термин "узник совести" должен стать ключевым, поскольку он не допускает трактовок. Тем не менее даже это не снимает вопроса о политической борьбе вокруг многих фигур.
Нужен ли единый список?
Лидер движения "За права человека" Лев Пономарев отмечает, что, "кроме явных политических оппонентов режима, которых по определению можно назвать политзаключенными", под ударом оказываются "ученые, которые работают в рамках двойных технологий (которые могут быть использованы как для военных целей, так и для гражданских), предприниматели, ставшие жертвами рейдерства представителей власти и силовиков, жертвы полицейского произвола и, особенно масштабно, жертвы ФСКН, против которых возбуждаются уголовные дела и штампуются приговоры для того, чтобы отчитаться по раскрываемости" и многие другие.
Политзаключенными, как он полагает, можно считать жертв политического заказа и тех, в отношении кого было принято незаконное и необоснованное решение суда. По мнению правозащитника, десятки тысяч людей в нашей стране — жертвы репрессивного режима.
Пономарев задается вопросом: "Можно и нужно ли в таких условиях составлять списки политзаключенных, ведь ни один не будет исчерпывающим?" Правозащитник считает, что это необходимо, потому что списки конкретных людей помогут сначала освободить именно их, а потом и "все перечисленные группы".
Верховский полагает, что перечень политзэков, признаваемый всеми правозащитными организациями, составить невозможно. При этом, как он считает, можно создать список "узников совести": "Тут ошибиться, может быть, и можно, но очень сложно".
Вы можете оставить свои комментарии здесь
